Параллельная жизнь. Знаешь, что живет где-то на земле человек, понимаешь как он отреагирует на одно… другое, ориентируешься на него, внимательно прислушиваешься к тому, что он говорит даже в шутку. Друг далеко, но он есть. Примерно знаешь, как протекает его жизнь, и держишь в голове, что он есть. И все нормально, и все на своих местах. Параллельная жизнь. Параллельная жизнь.
И вдруг нет его, и образуется затягивающая черная дыра, и нарушается что-то в мире. Семнадцатого декабря я получила из Москвы вот это: «Тетя Лена, сообщаю о смерти Савелия утром 15го декабря. Отрыв тромба, образовавшегося после операции по перелому ноги. Юра, сын».
Всем, чем я занимаюсь сегодня, а главное – пишу книги, я обязана Савелию.
Савелий Кашницкий, писатель, журналист, поэт, исследователь мегалитов и других непонятных древностей Южной Америки и Египта и еще первый журналист, который рассказал людям в популярной форме, что такое соционика. Две его книги «Я знаю где лежит Хеопс» и «Среди людей» постоянно лежат на моем столе. Он закончил МАИ, как конструктор космических кораблей и Ленинградскую академию художеств, факультет истории искусств, и всю жизнь работал журналистом, занимаясь тем, что ему было интересно. Я читала его статьи в израильских газетах еще в начале девяностых. Мне был интересен этот журналист, который представлялся умудренным старцем почему-то, видимо из-за имени. Он мог, начав с пустяка, элегантным легким слогом подвести читателя к интересным выводам и открытиям, как в одной из статей того времени, где рассказывал как шел по Назарету (Нацрат-Илит) , который облюбовал наш народ, и увидел на земле советскую копейку. Там были и воспоминания, и ностальгия, и судьба народа. Вдруг я узнала от знакомой, что журналист с милейшей женой Светой и тремя сыновьями живет в нашем славном городе фаталистов Кирьят-Шмона, что ему нет и сорока лет. Город фаталистов, это потому что катюши у нас падали и другие снаряды, а народ вычислял, куда не упадет точно, исходя из траектории катюши, но падало и туда, куда теоретически не должно было упасть. Пятнадцать минут пешком, и мы у Савелия, и он уже раскладывает перед нами на столе колоду карт, где вместо восьмерок и тузов - лица знаменитостей, рассказывает, что люди делятся на 16 типов, коротенько описав один тип (мой) поскольку по лицу, взгляду и «ужимкам» увидел его сразу. Удивившись, что со мной в одной компании Жванецкий и Каспаров, я поняла, что не найду покоя, пока не соберу группу, где Савелий и преподаст нам свою науку.
На этой фотографии не вся группа.Двенадцать моих приятелей заинтересовались и пришли. Шел 1993 год. Мы прозанимались полгода, разобрав «по косточкам» не только себя, родных и известных людей, но и Татьяну Ларину, Евгения Онегина и других. Подружились мы все, объединенные общим увлечением. А потом Савелий поехал в Египет к пирамидам, собирать материалы и подтверждения своих догадок о фараонах и мегалитах. Он съездил в Германию, написал большое эссе и пришел ко мне впервые его прочитать. Это было очень интересно, другой мир, в котором я бы жить не хотела.
С Савелием не было ни одного пустого, незапоминающегося разговора. Интуиция была у него мощная. Однажды идем по улице по весне среди цветущих деревьев, и я уверенно вещаю, дескать, ерунда, что в эмиграции каждый должен съесть свою порцию… я первый год в стране преподавала английский в колледже Тель Хай, и что это я вдруг куда-то упаду есть свою порцию… Савелий молчит. А через полгода проект в колледже закончился, и я оказалась в Службе леса Израиля в должности «сучкорезка», и проработала там чуть больше года до того как опять начала преподавать английский. Мы подпиливали ветки на деревьях, чтобы стволы были красивыми. Он тогда возмущенно предлагал мне устроиться в одно место, другое: «Да не должна ты пилить! Ты не будешь там пилить!»
Как-то говоря о своих религиозных метаниях, когда кидало меня в синагогу, к еврейским мыслителям, в буддистский храм, к православным святыням и кабалистам одновременно, я услышала от Савелия то, что запомнилось навсегда: «Ты знаешь, я вне религий, но я такой сверчок, который всегда помнит, где его шесток». И такая в этом почувствовалась сила корней, такое уважение к роду из которого вышел… да, можно увлекаться чем угодно, но нельзя быть «Иваном родства не помнящим». Корни силу дают и держат на поверхности.
Человек должен жить там, где его душе хорошо… подумала я, когда после пяти лет в Израиле и года в Канаде, Савелий с семьей вернулся в Москву. Русский журналист должен жить в России. Он и уезжать в начале девяностых не хотел, душа не лежала, но со всех сторон давили, как в его японском стишке
«Ради детей
Заклинала очередь на Ордынке,
А дети читать разучились».
Он шел с посольство на той самой Ордынке, и вдруг на ногу прилетела откуда-то и легла газета с передовой статьей большими черными буквами: «Обратной дороги нет». Это произвело на Савелия жуткое впечатление, но обратная дорога выложилась нормально через шесть лет.
Когда я с семьей переехала в Канаду общение не прекратилось. Я начала переводить документы людей для подачи в канадское посольство, чтобы иммигрировать и закрутила свой бизнес, Савелий отреагировал вяло: «Ну что же… когда тебе надоест переводить бумажки и заполнять анкеты, хотя под конец этим будут заниматься твои послушные клерки, и ты этот бизнес закроешь - сообщи». Все так и вышло, хотя просуществовало несколько лет.
После 19-летнего перерыва я съездила в Москву и написала небольшое эссе о своих впечатлениях «Ну, здравствуй, Москва!», в котором вместо предполагаемых пяти страниц получилось пятьдесят. Простить себе не могу, что не встретилась тогда 3 года назад с Савелием и Светой, полагая, что еще сто раз увидимся, у меня было всего десять дней. Не увидимся с Савелием. Все кажется, что он удивленно где-то рядом стоит, понимая что надо переходить в иной мир, а столько всего осталось недописанного, недопонятого, запланированного.
Написав текст о Москве, я послала его Савелию, и через пару дней получила вот такой отклик: «Сладко читающей душе встретить редкий коктейль из правдивой оценки и любящего взгляда - как отрадно, что ты не зачерствела в благостной Канадке и сохранила живое чувство к Москве, давшей тебе немало, в том числе и это живое чувство. Твой текст это образец живой прозы с потрясающей гармонической соразмерностью наблюдательности, живого чувства и ненавязчивого рассуждения. Так сейчас не пишут. Ты консерва высокой сохранности, эмигрантский раритет.» Ясное дело, что в припадке самоуверенности после такого отзыва я послала текст в издательство, где его печатать не стали, но я получила заказ на две другие книги. Кому я обязана тем, что теперь пишу книги? Савелию Кашницкому.
Преподавая соционику, я на каждом занятии вспоминаю и цитирую Савелия и те его перлы, которые он выдавал нам тогда в Израиле на фоне полного перегрева от 40-градусной жары, когда мы разбирали сон Татьяны со всем его снегом, медведями и чудищами. И этой моей любимой деятельностью я обязана Савелию.
В живом журнале в тэге с его именем я начну с завтрашнего дня публиковать статьи Савелия, которые он мне присылал по Мезоамерике, типологии, о его путешествиях по Мексике и Египту. Я сохранила его удивительные тексты, где о сложном и иногда трагическом написано легко и доходчиво, где стиль автора, непринужденно ведущего свой рассказ завораживает и уносит то к древним индейцам, то в квартиры творческих интеллигентов Москвы, то помогает понять суть человека и его уникальность. Годы он работал в "Московском комсомольце", там все это и печаталось, но относительно недавно написал, что его "многолетний роман с "Московским комсомольцем" закончился, и он ушел в "Аргументы и факты". Последние статьи можно почитать там.
Последнее письмо от Савелия я получила 26 ноября за три недели до его смерти:
«Лена, увидел в одном из центральных книжных твою книгу об Израиле. Очень за тебя порадовался: думаю, больших богатств она тебе не сулит, но это еще одна самореализация, что совсем не плохо. Света намерена читать твою книгу (про себя так не скажу: я завален обязательным чтивом по своей работе)» В конце шутливая приписка: «А про Гондурас напишешь?». Я ответила, что про Гондурас писать не буду, чтобы не прицепился, говорят, он чешется.
Вот так и запоминаются последние слова, а потом он ушел, и осталась в памяти смешная перепалка про Гондурас. Я так и не смогла позвонить Свете, которая была не просто половинкой, но абсолютно дополняющим, оберегающим и любящим Савелия другом и его неотъемлемой частью. Боюсь звонить, потому что скоро сорок дней она без него, а как она без него… непонятно.
Теперь некому послать на правдивую и доброжелательную оценку текст и не с кем посоветоваться. Параллельная жизнь оборвалась, черная дыра осталась.
Спасибо, дорогой Савелий, за то, что ты был в моей жизни.