• Location: Canada, Thornhill
• Mood: sad

"Крик лангусты" или Не в кассу

Не в кассу... Это выражение я слышала от моих учеников в девяностые годы. Смысл его - не ко времени, неизвестно зачем, идея туманна. Не знаю в ходу ли оно сейчас. Странная вещь приключилась вчера - второй раз в жизни я ушла со спектакля, не дождавшись антракта. Даже и не знаю, был ли он. Антракт. К нам в Ричмонд Хилл приехал вчера театр Евгения Вахтангова и привез спектакль «Крик лангусты». Кто только из московских звезд у нас не выступал! А что? Театр у нас прекрасный. Народ благодарный и вежливый.

Идея в том, что великая актриса Сара Бернар (все, конечно, помнят ее годы жизни и нечеловеческий актерский талант), будучи уже глубокой старухой пишет мемуары и заставляет своего помощника исполнять роли тех, о ком она пишет. Потребность в творчестве. Он сопротивляется, но потом соглашается.По тексту героине 77 лет, а играют так, будто ей 99. Ладно. Театр Вахтангова, система Станиславского… может так надо.

Актеров двое. Они прекрасны и популярны. Юлия Рутберг хороша, как всегда.
И как всегда, кого бы она не играла: Фаину Раневскую, Анну Ахматову или обманутую жену в «Женской дружбе»… во всем ее облике сквозит сознание своей красоты, ума, благородства и остроумия. Это как-то всегда… бегущей строкой по лбу. Ну и правильно, любая умная красавица знает, как трудно прикидываться дурой. И не нужно это никому!

Она требует своим низким голосом секретаря, которого играет Андрей Ильин изобразить маму Сары, а он (тоже замечательный артист, я из-за него 50 серий «Каменской» посмотрела) не соглашается. Герой что-то пищит, истерит и подпрыгивает, бегает и любит маму. Свою. Они долго пререкаются из-за зонтика. Зрители неуверенно пытаются посмеяться. Может комедия?

Сара Бернар начинает с того, что поливает свою маму («Это ее прекрасно характеризует!») Говорит, что мама ее была еврейкой, воспитывала двух дочерей и при этом, не выходя замуж, спала со всеми влиятельными и богатыми французами Парижа, подложив под одного из них, самого волосатого, даже пятнадцатилетнюю Сару. Что-то... как-то... Кто же автор сценария? Ну, ладно. Может, Сара Бернар действительно так написала.

Разок в экстазе помощник даже пищит: «Вашу мать!» Народ неуверенно хихикает. Все-таки интересно, кто автор «пьесы». Этого Сара точно не поняла бы. Зал терпеливо ждет, что действие раскрутится. Может комедия? Герой закатавает штаны. Что-то ожидается, но он их опять раскручивает. Сара и ее секретарь переключаются на что-то.

Действие спектакля развивается. Теперь Сара поливает сестру, потом жизнь и солнце, сильнее всего солнцем она недовольна, опять маму, настоятельницу монастыря. Заставляет помощника ее изобразить. Он паникует, отказывается, к чему все уже привыкли. Надевает на голову шарфик, а дальше они на что-то другое переключаются или просто забывают про настоятельницу.

Сара вспоминает молодость, восхищается телом грека, своего мужа, когда ему было тридцать лет, начинает философскую мысль и том, что в старости молодое тело чье-то, не свое, вроде как – главная мечта…
«Ладно, доживем до старости – посмотрим» - тихо шепчет зал.
Все ждут откровений, прозрений, мудрости немыслимой, которая, наверное, приходит лишь в старости. На этом месте Сара вдруг надевает белую маску с клювом. Ну? И что дальше? Ничего. Они снова переключаются на что-то другое.

А потом – бах, и Юлия заваливается в кресле и раздается страшная музыка, потому что Сара Бернар, вроде как, умерла!!! Но все знают, что еще только минут сорок прошло от начала спектакля, и умереть она не может. Она лежит, он бегает. Она лежит, он бегает. О великая пауза великой Сары Бернар! Хотя она, думаю, как-нибудь иначе бы завалилась… по-гамлетовски. Пора уходить – думаю я.

На этой мысли героиня оживает, что-то говорит, помощник кудахчет. Потом она заявляет, что единственный человек, который ее понимал, был Оскар Уайльд. О! Остаюсь! Устраиваюсь поудобнее. Был ли в английской литературе более тонкий, остроумный и задумчивый писатель? Кто читал – знает. Кто читал в оригинале – тем более. А что? Мы в Канаде, многие, наверное, читали, не только я. Меня-то из-под палки заставили в ин-язе его прочитать, а получилось еще и полюбить. Однако, разговор героев крутится до бесконечности вокруг голубизны Оскара Уайльда. Одно и то же, одно и то же. Ой, как «интересно» это, наверное, зрителям. Похоже про них думают, что они только этим и могут интересоваться.

Уже не хочется знать, кто автор сценария. Хочется домой, благо, что до дома пять минут. Тихо встаю и ухожу.

Устаешь от всего, от новостей, самолетов, декабря этого без единой снежинки, беженцев, комментаторов в интернете. Думаешь: пойду в театр, посмотрю, как они об актрисе из позапрошлого века поведают что-то новое, несказанно мудрое, о чем подсознательно давно догадываешься, но не озвучиваешь. Думаешь посвятить несколько часов себе и своему разуму, сконцентрироваться на своих мыслях и своей жизни. Когда билеты покупала, уважением прониклась и восторгом даже: какие они там в вахтанговском театре крутые внутренние эмигранты, если выбрали такую тему сейчас, совсем далекую от всего. Получилось, однако, не в кассу.


Первый раз такая же история с уходом приключилась лет 17 назад, и это был не спектакль, а концерт Михаила Шуфутинского. Дело было в Израиле в северной, можно сказать - Столице обстрелов со стороны Сирии и Ливана, городе фаталистов Кирьят-Шмона. Мы собрались в красивом здании концертного зала "Грановский", куда незадолго до этого приезжал А.Я.Розенбаум, и четыре часа без перерыва вдохновлял народ своими песнями, новыми и старыми, талантом поэтическим и бицепсами под прозрачной черной рубашкой. Зал вставал не раз. Женщины выпадали после концерта с горящими щеками и глазами, а мужчины..., впрочем, я не помню, на них тогда никто больше внимания не обращал.

И вот опять концерт московского гостя, не побоявшегося наших катюш. Обычно "звезды" дальше Цфата на север не ехали. Пришли мы все услышать хорошее пение, умные тексты, увидеть интеллект в глазах. И вот выходит торжественно на сцену не то капитан второго ранга такой сине-белый, в фуражке, не то официант. Абсолютно квадратный и громадный. Весь в золотых эполетах и черной бороде. Народ подумал: ну ладно, посмотрим, может так надо, и костюм будет объяснен далее, а Шуфутинский как заголосит: "Бутылка вина, не болит голова, а болит у того, кто не пьет ничего." Сначала похлопали из вежливости, потом уже не хлопали, ждали, а потом подумали: ждать нечего, и нет повода здесь сидеть. И стали уходить, и даже не спасло: "Я уже не так уж молод, но еще могуч мой молот! Наковальня стонет звонко..." Тогда я ушла не одна. Ушел весь зал. В процессе ухода людей, Шуфутинский свернул концерт. Был он как-то не к месту, не ко времени, не к ожиданиям и не пришей кобыле хвост. Не в кассу, короче.